Раскатистый грохот, как гром с ясного неба, разорвал тишину, наполненную до того лишь скрипом снастей и пересвистом боцманских дудок. Сварог видел, как у правого борта идущего впереди всех фрегата взлетел белопенный фонтан, выше верхушек мачт…
     Он еще не успел осесть во взбаламученную воду, когда фрегат резко наклонился на нос…
     Адмирал Амонд издал нечленораздельное рычание. Как и Сварог, он замер, вцепившись в перила. Сварог впервые видел, как тонет большой военный корабль. Не было в этом ни капли красивого, наоборот, все выглядело как-то нелепо, жалко: быстро погружаясь, заваливаясь на правый борт, фрегат качался, дергался, вздрагивал так, что даже сюда доносился отчаянный скрип досок обшивки, затрещала и рухнула фок-мачта, сметя за борт множество оплошавших моряков. Вот уже нижний ряд орудийных портов скрылся под водой, а за ним второй, и, наконец, верхний… Фонтаны воды били вверх из палубных люков, из щелей меж вспучившимися досками, из окон кормовой надстройки.
     Еще один взрыв, грохот, белопенный фонтан! И еще! И еще! Оба транспорта стали заваливаться в разные стороны, с их палуб сыпались в волны фигурки в алом, многоголосый вопль повис над водой, а второй фрегат, слева, совсем близко от них, тоже кренился, еще окутанный высоченным фонтаном…
     Взрывы гремели со всех сторон, Сварог вертел головой и видел, как повсюду, куда ни глянь, в нелепых корчах погибают корабли джетарамской эскадры, как их остается все меньше и меньше, видел, как становятся все короче и короче уходящие под воду мачты, пока окончательно не исчезают в волнах, как в воде темнеют сотни голов – люди цеплялись за обломки мачт, какие-то ящики и бочки, перевернутые шлюпки, над водой стаял ни на что не похожий вопль, несущийся со всех сторон, – казалось, это стонут сами волны…
     Оглянулся. Солнце ударило в глаза. И он поневоле вспомнил: «Торпедная атака со стороны солнца…»
     Ну конечно, а что же еще? Ничем другим нельзя было объяснить. Подводные лодки расстреливали эскадру из-под воды неторопливо и совершенно спокойно, потому что ни один здешний моряк не учен был бороться с подводным противником – и лишь считанные вообще знали о таковом. Так что это была бойня, резня, без малейшей опасности для напавшего. Это был крах, конец, полное и окончательное поражение, вторично настигшее Сварога за неполный месяц…
     Он застыл у перил, вцепившись в них побелевшими пальцами. В каких-то полусотне уардов от него – морские меры вылетели из головы – еще погружался корвет, теряя мачты, брызжа фонтанами воды, и матросы заполошно сыпались в волны, а капитан на мостике, всеми силами стараясь удержать равновесие, с бледным, окаменевшим лицом бил по струнам виолона, разевал рот, судя по напрягшимся на шее жилам, орал во всю глотку, но Сварог не мог разобрать ни слова за тысячеголосыми воплями тонущих, несущимися со всех сторон. В голове у него, непонятно почему, звучали «Былые годы Сегулы», старинная баллада, впервые слышанная еще на «Божьем любимчике»:
    
     Были бурными года,
     скалы – белыми.
     Только все уж, господа,
     ставки сделаны.
     Дремлют скучные года
     немо, глухо,
     пусть вода вам, господа,
     будет пухом…
    
     Он оцепенел от унижения и позора. «Морской конь» остался один-одинешенек, остальные корабли исчезли бесследно, как будто их никогда и не было в спокойном море, ярко освещенном солнцем, как будто и не шла совсем недавно на всех парусах гордая и сильная эскадра.
     Адмирал Амонд хрястнул подзорной трубой по перилам так, что стекла и мятые бронзовые трубки брызнули во все стороны. Подняв ко рту микрофон так резко, что ударил себя по лицу, зарычал что-то. Матросы взлетели по вантам так, словно конечностей у них стало по дюжине, захлопали, разворачиваясь, все до единого паруса. Фрегат уходил прочь от крепости.
     Сварог посмотрел за корму. Расстояние оставалось столь же небольшим, и он прекрасно видел, что набережная, как и палубы кораблей в гавани, просто-таки усеяна горротскими моряками – машущими шляпами и кулаками, орущими что-то неразличимое, изображавшими непристойные жесты, какими на войне принято выражать предельную насмешку над поверженным противником и презрение к таковому. И над всем этим обезьянником полоскалось на ветру белоснежное знамя с черным солнцем – зрелище, которое Сварог отныне ненавидел больше всего на этой земле…
     Фрегат удалялся на всех парусах, сквозь неумолчные вопли он шел прямо по видневшимся в волнах головам, решительно и жутко, словно корабль мертвых из старых морских легенд, сложенный из ногтей всех утопленников, сгинувших в море с начала времен.
     Сварог схватил адмирала за рукав. Говорить он не мог, не удавалось произнести ни слова, он только показал на воду, на барахтавшихся людей, на призывно машущие руки.
     – Я спасаю короля! – рявкнул Амонд с закостеневшим лицом. – А на все остальное плевать! Самый полный, фор-стаксели поднять, все на мачты! Видя, что Сварог порывается выхватить у него рупор, он что-то крикнул в сторону, и на Сварога моментально навалилось с полдюжины матросов, без малейшего почтения к королевскому сану сбили с ног, усадили на палубу, вцепились в плечи. Какое-то время он пытался выдираться, но эта орда его без труда пересилила, и он понял, что не в состоянии помешать. Фрегат уходил к Джетараму на всех парусах, навстречу слепившему солнцу. Крики постепенно затихали за кормой, море снова казалось пустым, как при начале времен, «Морской конь», единственный уцелевший из всей джетарамской эскадры, невредимым возвращался в порт…
     Сварог сидел, не шевелясь, но в его плечи все еще бдительно вцепилось множество рук. Конец Джетараму, думал он отстраненно, холодно, с изумившей его самого рассудочностью. Даже если горротцы не станут его штурмовать, даже если он останется в руках Сварога – Джетараму конец, потому что со взятием Батшевы он теряет всякое значение. Залив Мардин теперь – в руках горротцев, и только от них зависит, пропускать в Джетарам корабли, или нет. От залива до полуострова Тайри тянутся малонаселенные места, где нет ни единого порта, хотя бы отдаленно напоминавшего размахом Джетарам. Конечно, Фиарнолл в руках Сварога, и Балонг тоже, но падение Батшевы слишком многое меняет в складывавшихся веками торговых маршрутах, в военно-политическом раскладе… Слишком многое. Наверное, я помаленьку стал, неожиданно для себя самого, подлинным королем, подумал он горько, с той же холодной четкостью мысли. Настоящим королем, способным даже в этот момент думать в первую очередь о военно-стратегическом равновесии и политических раскладах, а не о тех, кто остался барахтаться в волнах. Мне жаль их как-то мимолетно, потому что совершенно ясно теперь, что оказался под угрозой Балонг, и у меня нет ни единой военно-морской базы на полуденной стороне Харума, и слишком многое придется менять в самом лихорадочном темпе, и возникла масса новых неотложных дел, и я уже думаю, кого следует собрать на совещание немедленно, а кого – во вторую очередь, какими полками придется прикрыть Ратагайскую Пушту, какие перебросить в междуречье Монаура и Тея, где устраивать временные гавани, где закладывать новые порты, и из каких статей бюджета стянуть на это деньги, и возможно ли вообще учинить бюджету внеочередное кровопускание. И еще о тысяче подобных вещей я сейчас думаю, потому что таков мой долг – думать именно об этом, а не скорбеть о тех, кто остался позади. Да, наверное, я незаметно стал хорошим королем – раз хладнокровно и логично обо всем этом рассуждаю, а не ору в истерике, требуя немедленно развернуть корабль и подобрать, сколько удастся, потерпевших крушение. У меня нет времени их подбирать. За моей спиной – мои королевства, которым я один повелитель и защита. Хорошим королем я стал, настоящим, но, Господи, до чего это горько и больно, оказывается, быть настоящим королем…
     Он не знал, сколько времени прошло. Просто в какой-то момент увидел впереди Джетарам – высокие башни форта, лес мачт, толпу на пристани. Сердито повел плечами – и его на сей раз моментально отпустили, отпустили во все стороны, почтительно вытянув руки по швам, склонив головы, пятясь, бесшумно исчезая с мостика…
     Он бросил косой взгляд на Амонда. Адмирал смотрел перед собой, скрестив руки на груди, лицо у него было такое, что особо впечатлительным и утонченным натурам лицезреть это безусловно не следовало – ради вящего душевного спокойствия, чтобы не орать потом по ночам посреди кошмарного сна…
     «Почему они не потопили нас? – подумал Сварог. – У них были к тому все возможности, они не могли не разглядеть в перископы мой штандарт на корме фрегата. Почему Стахор на сей раз не попытался со мной разделаться раз и навсегда? Завершить то, что ему не удалось в Клойне… Почему они не потопили нас?»
     По тому, как повернулся к нему адмирал, он понял, что задал вопрос вслух – первые слова, которые он произнес после разгрома.
     – Я сам над этим ломаю голову, государь, – ответил Амонд с той же холодной рассудительностью, какую Сварог ощущал в себе, несмотря на все происшедшее.
     Он был настоящим адмиралом, как Сварог – настоящим королем. И оба в этом качестве не могли себе позволить многое из тех человеческих чувств, которыми простые люди, счастливцы, обладают, как сокровищами, и сами не подозревают, насколько они счастливы и богаты, невозбранно давая волю эмоциям и чувствам…
     – Вполне возможно, эти крохи ведут свою игру, – сказал Амонд, не меняя позы, глядя вперед с невозмутимостью деревянной фигуры с корабельного бушприта. – В подобных делах каждый участник ведет свою игру, это азбука… Хм, все возможно… Знаете, когда я был совсем молодым, и мы прижали у островов Девайкир пиратскую эскадру… был такой капитан Брагенар, примечательная личность, из знаменитых… так вот, мой тогдашний командир потопил два корабля, а третьему, с самим Брагенаром на борту, дал уйти, хотя имел полную возможность пустить и его на дно. Хозяйственный расчет, понимаете ли.
     У Брагенара было больше старых счетов с горротцами, чем с нами, и он определенно причинил бы им больше вреда, чем нам… Хороший кот никогда не вылавливает всех до единой мышей в доме – и большая политика, в сущности, повинуется тем же принципам, вы это знаете лучше меня, ведь это вы – мой король… А знаете что? Вполне возможно, сам Стахор поменял намерения. Времена нынче настали ох какие непростые… Быть может, он рассчитывает, что вы причините гораздо больше вреда кому-то другому – больше, чем ему… А может, он опасается, что, погубив вас, останется один на один с теми опасностями, которые вы принимали на себя, словно щит…
     – Что вы имеете в виду?
     – Не знаю, – сказал Амонд. – Первые наметки, и не более того… Времена, повторяю, настают непростые, ни на что прежнее не похожие. Где уж тут с первого выстрела угодить в яблочко… – он помолчал. – Ваше величество, пока нас никто не слышит… Дела, откровенно говоря, не просто скверные – хреновейшие. Эти подводные лоханки, не боюсь в том признаться, меня по-настоящему пугают. Ведь ни один корабль не защищен… Они могут хоть сейчас пустить на дно весь наш флот, а мы не в состоянии помешать. Нужно что-то придумать, и побыстрее…
     Он смотрел на Сварога так многозначительно и упрямо, что ясно было: придумать должен Сварог, и никто иной. Совершить очередное чудо или хотя бы богатырское деяние по примеру древних легендарных витязей вроде Дорана. Сварог украдкой вздохнул. Адмирал, похоже, переоценивал его возможности…
     Не глядя в глаза верному сподвижнику, он глухо сказал:
     – Распорядитесь, чтобы корабль причалил где-нибудь в отдалении от… всего этого.
     И указал на толпу у причала – они были совсем близко, и можно разглядеть лица, исполненные тягостного недоумения. Сварог просто не мог смотреть сейчас в эти глаза – даже зная, что никто не рискнет задавать вопросы королю.
     Амонд понятливо кинул и поднял микрофон к побитым в кровь губам. Матросы побежали по реям и вантам заскрипели снасти, фрегат стал разворачиваться вправо, уходя к отдаленным причалам, где не было ни единого человека и куда простые обыватели ни за что не могли бы проникнуть через двойную цепь караульных.
     – Вы уж придумайте что-нибудь, ваше величество, – произнес старик почти умоляюще. – А то ведь дела совсем скверно оборачиваются, этак и в море никого палкой не выгонишь, даже самых удалых…     

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГОЛОС МОРЯ

     Визит Сварога в неприметную портовую гостиницу «Синий коралл» напоминал небольшую военную операцию, каковой, собственно, и являлся, с какой стороны ни взгляни.
     Сначала в королевском кабинете состоялось недолгое совещание с участием Интагара и четырех его подчиненных, а также парочки представителей, так сказать, братских контор. Все вместе они выложили на стол Сварогу всеобъемлющее досье на хозяина данного заведения, а также на его чад и домочадцев. Вполне могло оказаться, эти неприметные, немногословные люди ведали о владельце гостиницы много такого, чего он сам о себе не знал…
     Выложенное изучили, обговорили, немного поспорили – и стали действовать. Моментально было установлено квалифицированное и незаметное наружное наблюдение, работавшее в лихорадочном темпе, но крайне эффективно. После докладов наружки возле гостиницы стали концентрироваться люди, выполнявшие уже другие функции. Получив сигнал, они без особой спешки, но и не копаясь, хлынули в гостиницу всей оравой – проверять документы, оценивать степень возможной угрозы, благонадежность гостей и прочие немаловажные факторы.
     Улочку перекрыли с обеих сторон хваткие специалисты по таким именно мероприятиям. На реке появились два паровых куттера, набитые вооруженными людьми.
     В конце концов к гостинице на полном галопе подлетел десяток всадников – и Сварог, окруженный ратагайцами, вошел в обширную прихожую, где под потолком перекрещивались могучие потемневшие балки, а пол устлан чистой соломой. Судя как по донесениям, так и по собственным впечатлениям Сварога, гостиничка была из приличных.
     Повсюду стояли мрачные личности в цивильном, с оттопыренными орудиями производства полами кафтанов и камзолов, хомериков и плащей. Они торчали у входа в трактир, на кухню, в комнатку-контору хозяина, на лестнице, у дверей нумеров.
     Сварог поднялся по лестнице. Кивнул на дверь, обозначенную позеленевшей от времени и нерадения слуг медной цифиркой «8». Двое ратагайцев кинулись внутрь, не утруждая себя деликатным стуком – не из служебного рвения, а попросту потому, что не подозревали даже о существовании такого обычая, стучаться в дверь. Дверей они вообще не видели всю свою сознательную жизнь, пока не оказались в Ларане.
     И наконец, в номер вошел Сварог. Все было в порядке, никто не кидался на него с холодным или огнестрельным оружием, не дымились фитили бомб, злонамеренными покушениями на королевскую особу и не пахло. Более того, за столом, где красовалась бутылка рома «Семь якорей» и два серебряных стакана, сидел самый доподлинный капитан Зо, совсем не изменившийся за то время, что они не виделись – здоровенный, краснолицый, чистейше выбритый, с роскошными бакенбардами, и в левом ухе no-прежнему сверкала целой пригоршней разноцветных крупных камней замысловатая серьга. Правда, серый бархатный кафтан был на сей раз надет не на голое тело – могучую капитанскую грудь с крайне фривольными татуировками скрывала белоснежная рубашка со стоячим воротом, на гланский манер заколотым золотой ферулой тонкой работы.
     Что-то прежнее, теплое, бесшабашное шевельнулось у Сварога в душе, но он сдержал чувства, внимательно всмотрелся, проверяя. Кивнул:
     – Это и в самом деле вы… Здравствуйте, капитан, чертовски рад вас видеть…
     – Взаимно, – чинно ответил капитан, глядя на него как-то незнакомо. – Должен сказать, милейший граф, за то время, что мы не виделись, вы сделали, право же, неплохую карьеру…
     – Да так как-то, само собой вышло… – сказал Сварог, ухмыляясь. Подошел к столу, взялся за спинку грубого стула. – Разрешите присесть?
     – Помилуйте, вы же везде у себя дома… – пожал плечами капитан, глядя определенно иронически. – Вы уж простите, что я перед вами сижу сиднем, словно сиволапая деревенщина. Ногу повредил, едва на другой прыгаю…
     – Да что там, какие церемонии, – сказал Сварог и сел. Оглянулся на одного из ратагайцев, с видом бдительным и грозным стоявшего у невысокой двери в соседнее помещение. – Что там?
     – Спаленка, г'дарь, – сказал степняк, таращась в приоткрытую дверь. А в спаленке баба, не в постели валяется, а сидит. Одетая, вся из себя смазливая, оружия при ей не видать пока что…
     – Ладно, – сказал Сварог. – Подождите снаружи. – И повторил с расстановкой, королевским голосом: – Сна-ру-жи, говорю…
     Оба табунщика нехотя вышли. Капитан Зо невозмутимо наполнил стаканы благоухающим ромом, с легонькой насмешкой в глазах осведомился внешне почтительным тоном:
     – Быть может, учитывая многие перемены и жизненные реалии, мне следует вначале отпробовать из вашей посудины?
     – Не выдрючивайтесь, капитан, – устало сказал Сварог, поднес стакан к губам, вдохнул аромат и с удовольствием сделал пару глотков. – Вы имеете в виду всю эту суету? – он показал пальцем на дверь. – Что поделать, это не прихоти. Королевская жизнь, леший бы ее подрал, подчиняется строгим законам. Пару недель назад меня уже пытались прикончить в собственном дворце некие доброжелатели. И, если уж рассуждать логически, откуда я знал, что письмо написано именно вами? Я ведь не знаю вашего почерка, никогда не видел написанного вашей рукой… Как «Божий любимчик»?
     – Плавает помаленьку. – А Блай?
     – Вот с Блаем дело плохо, – сказал капитан с сокрушенным лицом, и в глазах у него прыгали веселые искорки. – Влюбился в дочку трактирщика из Сегулы, совсем плох. Натыкается на мачты, путает лисель со стакселем и временами с затуманенными глазами вопрошает, так ли уж необходимо идти сегодня на абордаж – там ведь тоже живые души, пусть себе плывут восвояси… Ничего, оклемается. С ним такое приключается в среднем раз в год, течение болезни знакомо насквозь. А так – все нормально. Мышиный Соус жив-здоров, и все остальные тоже. Троих мы, правда, лишились от неизбежных на море случайностей. Толковые были ребята, из парусной команды, вы их наверняка и не помните… Вы знаете, до меня давненько доходили слухи, что вы меня ищете. Однажды я совсем было собрался с вами повидаться, был поблизости, да и времени свободного хватало… но тут как раз вы стали гланским королем, а за меня в Глане, если вы не знали, объявлена солидная награда вот уж восемнадцать лет тому, и никто ее пока что не отменял…
     – Ну да, вот именно, – с досадой сказал Сварог. – Угораздило же вас впутаться в такое дело… Я просмотрел судебное дело на вас, вскоре после того, как короновался в Клойне. Простите великодушно, капитан, но смягчающих обстоятельств, по совести говоря, не усматривается. Крайне трудно их там высмотреть. Я бы еще понял, проткни вы того гланфорта в силу весомых жизненных причин – соблазни он коварно вашу юную сестру и брось с дитем, оттяпай он у вашей семьи насквозь незаконно какой-нибудь лужок… Но ведь не было ничего подобного? Судя по материалам прокурорского розыска, вы сами затеяли с ним ссору и ткнули мечом, на ношение коего, кстати, не имели никакого законного права… Или вас все же оклеветали тогда, и все обстояло совершенно иначе?
     – Да нет, – сказал капитан, потупясь. – Все именно так и обстояло. Какие там юные сестры и лужки-выгоны… Я просто был молодой и горячий, дурак дураком, в карманах и в голове свистал ветер, а этот долбаный щеголь гулял в кабаке так заносчиво и пошло, словно ему принадлежал весь город, все живое и недвижимое, вплоть до кошек на крышах. Девкам, мать его за ногу, за корсаж золотые забрасывал, а они только хихикали…
     – Понятно, – сказал Сварог. – Вы меня поставили в затруднительное положение. Можно, конечно, все это отменить, у любого приличного короля на этот счет масса возможностей. «Закон уснул» и так далее. Но беда-то в том, что этот фертик был из рода глэрда Баглю. А я знаю Баглю… Он в жизни не простит и до самой смерти будет стараться отомстить, если кто-то пристукнет последнего пса у него на подворье – что уж говорить о пятиюродном племяннике… Боюсь, он и меня не послушает…
     – Пустяки, – небрежно отмахнулся капитан Зо. – Как-нибудь обойдется. Обходилось же восемнадцать лет, нужно только держаться подальше от Глоана. Правда, меж державами есть соглашение о выдаче, и вы вправе велеть в качестве ронерского властелина, чтобы меня повязали, как буркайскую колбасу, и выдали в Глан… Да впрочем, вы же и так гланский король, а я, получается, ваш мятежный подданный…
     – Не городите глупостей, – сердито сказал Сварог. – Еще чего не хватало… По-моему, вы меня немного знаете?
     Капитан Зо осторожно сказал:
     – Время меняет людей, граф. А уж троны и титулы – тем более… Хватало примечательных примеров.
     – Да подите вы к морскому дьяволу, с такими-то мыслями! – ощетинился Сварог и одним махом допил свою чарку. – Но в одном вы правы, капитан. Я все же изменился, у меня масса других забот… Слышали о том, что приключилось под крепостью Батшева с джетарамской эскадрой?
     – Кто же не слышал? – нейтральным тоном произнес капитан Зо. – Про такие вещи слухи разносятся моментально…
     – И что вы обо всем этом думаете?
     – Если так пойдет и дальше, в морях станет неуютно.
     – Вот то-то, – сказал Сварог. – Я с некоторых пор разыскивал вас в качестве специалиста по данному вопросу…
     – Простите?
     – Я хорошо помню, как впервые увидел «Божьего любимчика», – сказал Сварог. – А впрочем, нет… Я ведь был уже на борту, ну да, вот именно… Я проснулся как-то в каюте от грохота. Ваши морячки бросали за борт бочки с чем-то взрывчатым. Помните? Так вот, с тех пор я уже не сомневаюсь, что у этой загадочной на первый взгляд забавы было одно-единственное объяснение: вы глушили подводную лодку. Только не притворяйтесь, будто слыхом не слыхивали о подводных лодках, управляемых крохотными человечками, обитающими где-то в подземной пещере в Хелльстаде… Бугас о них знает прекрасно, и еще многие мореходы…
     – Хорошо, – кивнул капитан. – Слыхивал.