Вздохнув, Сварог принялся снимать с шеи в первую очередь тяжелые орденские цепи. Среди высших регалий сопредельных держав уже не было гланского ордена Чертополоха, который пришлось снять сразу, едва он согласился занять здешний престол. Так уж было на Таларе заведено - ни один земной король (да и императрица тоже) никогда не носит орденов собственного государства, поскольку он и так распоряжается всеми наградами, как полновластный хозяин, удостаивает и лишает. По размышлении Сварог признал в этом не только определенную логику, но и сермяжную правду...
     - Ты одежонку-то на землю клади, клади, - не отставала старуха. - Вешалок тут нету. Трава чистая, не украдет никто, кому тут красть, сам подумай...
     Косясь на далеких зрителей, Сварог стягивал последнее. Ну, в конце концов, подзорных труб ни у кого из зрителей нет, тут вам не театр с балеринами, так что придется перетерпеть, в конце концов, это не стриптиз, а ответственнейшая церемония, где никому не придет в голову скалить зубы, за исключением Мары, но ее отсюда и не рассмотреть вовсе...
     Оставшись голым, как Адам до грехопадения - лишь с нательным крестиком на шее, единственным предметом, оставшимся от его прошлой жизни, Сварог зябко поежился. Ветерок был не столь уж и пронзительным, но голому человеку и под таким неуютно.
    - А это у тебя что? - узрела старуха, тыча сухим пальцем в крестик.
     - А этого ты, бабушка, не трожь, - сказал Сварог решительно. - Не твоего ума дело.
     - Ох уж, так и не моего... Один ты умный и хочешь правильно жить... Ладно, ложись уж, твое величество... - проговорила старуха и подтолкнула его в спину легоньким кулачком.
     Его уже проинструктировали заранее, как именно следует ложиться, - и Сварог опустился в траву лицом вниз, раскинув руки, приник лицом к земле. Мягкая трава щеки не щекотала, пахла дикой свежестью. Где-то рядом, чуть ли не над самым ухом, послышался отчаянный скрежет кремня по кресалу, потом потянуло дымком. Ну вот, теперь отлежаться, пока не догорит запаленная главной старухой лучина (в старину, когда часов еще не было, именно так время и отмеряли), и можно спускаться с холма, чтобы получить, наконец, корону и стать стопроцентным королем...
     В следующий миг с ним произошло что-то непонятное, неотвратимо могучее...
     Словно мощный порыв ветра пронизал насквозь ставшее бесплотным, как туман, тело, ворвался в мозг, промчался меж ребрами и вырвался из спины навстречу небу, но этот ураган был не холодным, а приятно теплым, всепроникающим, растворившим на миг в чем-то, чему названия не было изначально...
     Сварог то ли растворился в чем-то необозримом, то ли оказался переполнен целой Вселенной, стянувшейся в то место, что занимал в пространстве он сам. Перед глазами, в голове с нереальной быстротой мелькали картины и образы. Несмотря на молниеносность их мельтешения, несмотря на то, что они ни разу не повторились, он каким-то чудом ухитрялся их различать, видеть четко - и поросший высокой травой берег тихой реки, и сухую, потрескавшуюся землю, забывшую о дожде, и скачущих по полю коней, и яростно рычавшего у скалы пещерного медведя... Мириады пейзажей щедрой и бесплодной земли, мириады животных и птиц проходили сквозь его сознание, он был везде и нигде, по всей планете сразу, летел под облаками и полз среди высоких кустов... А потом через сознание рванулись потоком вовсе уж непонятные образы: то клокочущий огонь, то тьма в прожилках непонятного свечения, над головой повисла невероятная тяжесть камня - а в следующий миг он стал бездонной водой, видения и образы стали мешать друг другу, сливаясь в
    неостановимое падение неведомо куда, к необозримым, но отчего-то вовсе не пугавшим глубинам...
     Когда он пришел в себя и слабо заворочался, почувствовал все тот же дикий аромат мятой травы, льющуюся на лицо воду. Жалобно охнул, пытаясь понять, на каком он свете и есть ли он вообще. Руки-ноги шевелились по его хотению, всем телом ощущалась твердость земли, а уж когда над головой раздалась затейливая матерная тирада, абсолютно несовместимая с высокой торжественностью момента, он и вовсе почувствовал себя прежним, обитателем нашей грешной земли.
     Разлепив глаза и присмотревшись, он убедился, что ругается главная старуха, стоявшая над ним на коленях, - вычурно, громко и самозабвенно, на зависть пьяным драгунам и пиратским боцманам. Вторая осторожненько лила ему
    на лицо холодную воду из выдолбленной сухой тыковки, а третья просто стояла, разинув рот так, что любой внимательный наблюдатель мог бы убедиться, что у нее осталось всего четырезуба, да к тому же половина из них - одно
    название. Лица у всех были настолько ошарашенными, что Сварог, несмотря на страшную слабость во всем теле и полную пустоту в голове, все же сообразил: что-то пошло наперекосяк, в совершенно неожиданном для них направлении...
     Выпустив последнюю матерную руладу, старуха чуть отодвинулась от него, глядя, пожалуй что, со страхом:
     - Светлый король, простите дуру старую, что с вами говорила неподобающе, как с простым каким венценосцем... Вы что стоите, безмозглые? Одежду его величеству, живенько, что он, своими руками должен все с земли поднимать? Я кому!!!
     Две ее товарки со всей скоростью, на которую были способны, кинулись за одеждой. Сварог пошевелился, поняв, что чувствует себя вовсе не так скверно, как только что казалось, осторожно встал на колени, а там, приободрившись, и выпрямился во весь рост. Из долины доносился рев волынок - здешняя церемониальная музыка особо торжественных случаев, для человека непривычного сравнимая с добрым ударом по морде. Главная старуха с небывалым проворством кувыркнулась ему в ноги. Сварог растерянно наклонился над ней:
    - К чему такие церемонии?
     - И не уговаривайте, светлый король, не встану... - отозвалась старуха в почтительном испуге.
     Первая заповедь истинного короля - ничему не удивляться и всегда настоять на своем... Сварог, подпустив металла в голос, отчеканил:
    - Приказываю встать! Что за глупости...
     Старуха поднялась, помогая себе корявой палкой. Две других уже стояли рядышком, держа на вытянутых руках одежду и регалии. Руки у них явственно тряслись.
    - В чем дело? - спросил Сварог. - Вроде шло, как обычно...
     - Вот то-то, светлый король, что совсем даже необычно... - промолвила старуха, все еще испуганно моргая. - Тут на моей памяти побывало восемь королей, но не припомню я ничего похожего, да и прошлые хранительницы никогда ни о чем подобном не заикались. С тех самых пор, как стоит королевство, случая не было, чтобы король с Матушкой-Землею обнялся по-настоящему... Обычай и обычай... Полежал себе, пока лучина горит, и пошел корону на башку напяливать... А с вами вон как обернулось... По-настоящему. Мать-Земля к вам так приникла, что даже я почуяла, мышь ничтожная, пыль под ветром... Такое, болтают, случалось только в старые времена, до Шторма, когда и люди были другими, и не отвернулась от них Мать-Земля... Ох, и непростой вы человек, ваше светлое величество...
     Она вновь попыталась бухнуться на колени, Сварог едва ее удержал, - и принялся торопливо одеваться, чувствуя себя почему-то неловко, словно тем, что оказался не таким, испортил привычную церемонию. Пожал плечами:
    - И что теперь? Что все это должно означать?
     - Не знаю, светлый король, - покаянно откликнулась старуха. - Уж простите дуру темную, но не знаю я, да и никто, наверное, не знает, забыли начисто... Кто ж знал, что однажды все выйдет по-настоящему, что Мать-Земля
    всерьез отзовется... Ох, большие дела вам на роду написаны, коли Матушка изволила отличить от прочих и выказать благоволение... Извольте с холма спуститься, корону принять...
     Поправив тяжелые золотые цепи, Сварог стал спускаться прежней дорогой, опять-таки не чувствуя ничего, кроме смущения, неловкости и даже, пожалуй, откровенной тоски, - вновь столкнулся с чем-то непонятным, однако имевшим к
    нему самое прямое отношение. Мало было сложностей, тайн и сюрпризов...
     Поджидавший его Даглас, стоявший впереди шеренги молчаливых глэрдов, шагнул навстречу, обеими руками протягивая корону с зубцами в виде цветков чертополоха и трилистников клевера. Подхватив ее, Сварог возложил золотой обруч себе на голову так, чтобы огромный желтый алмаз Индари, как и положено, оказался над переносицей (это было не труднее, чем надевать фуражку, помогли армейские рефлексы). Старуха тем временем самозабвенно шептала что-то Дагласу на ухо. И седоусый глэрд вдруг осунулся лицом, отступил на шаг, растерянно пробормотав:
    - Мой король... Да что же это... Всерьез?
     На его лице читался благоговейный страх и нешуточное почтение. И Сварог, вновь мысливший насквозь циничными категориями уже приобретшего кое-какой опыт государственного мужа, подумал: а ведь управляться с ними теперь будет гораздо легче, вон как подобрались, чуть ли не по стойке "смирно". Что бы это ни было там, наверху, но авторитета ему оно прибавило вмиг и несказанно...
     Приветственные крики из тысяч глоток раздались со всех сторон, так что Сварогу захотелось зажать уши.
     Однако он все же расслышал, как Даглас негромко распорядился, поманив юного телохранителя:
    - Так и объявите народу: что это случилось всерьез...
    Оказавшаяся рядом Мара вопросила со всей юной непосредственностью:
     - Что там такое стряслось, что они все забегали? Сварог тихонько ответил:
    - Сам не пойму, но подозреваю, что-то эпохальное.
     - Вечно ты во что-нибудь да ввяжешься, - хмыкнула боевая подруга. - Стыдно с тобой на люди выйти...
     Сварог с несказанным удовольствием отвесил ей легонький подзатыльник и, не поворачивая головы, спросил:
    - Ты-то что-нибудь понял?
     - Подумать надо, - отозвался сидевший на старом месте, в капюшоне плаща, Карах. - Тут сразу и не разберешься...    

Глава 9. КОРОЛЬ, ЦЕНИТЕЛЬ ИСКУССТВ

     - С незапамятных времен считается, что планета живая, - говорил Карах, удобно устроившись на столе напротив Сварога. - Только не так, как люди, мы и животные, иначе как-то. Говорят еще, что она умеет думать и рассуждать, - опять-таки не так, как те, кто на ней живет. А некоторые набирались смелости утверждать, что остальные планеты тоже живые.
     - Ну, я тоже что-то такое слышал мельком, - сказал Сварог. - И что отсюда следует?
     - Откуда я знаю? - сказал Карах. - Давным-давно, ходят такие слухи, с планетой умели разговаривать - и такие, как вы, и такие, как я. Только это было так давно, что никто и не помнит, как все было и что для этого нужно. Может, она от тебя хотела что-то? Вроде бы картины вроде тех, что ты описываешь, должны какое-то чувство выражать - смотря о чем идет речь, радость там или печаль...
     - Нет, - сказал Сварог. - Добросовестно пытался все припомнить, но точно тебе говорю: не было там никаких эмоций вроде радости или печали. Я просто видел и ощущал кучу странных вещей. И все... Старухи сами в
    растерянности, они ничем не могут помочь - всего-навсего обслуживали некий обычай, состояли при нем, как привратники при доме. Где бы нам найти понимающего человека? Это с таким размахом прошло, так меня затянуло, что,
    режьте мне голову, мелочью оказаться никак не может. Вас бы туда, чтобы прочувствовали...
     - Пусть Элкон пошарит по базам, - предложила Мара. - Для чего мы его на службе держим?
    Вихрастый раскланялся с ней самым вежливым образом:
     - Госпожа гланфортесса, при всем вашем уме и очаровании вы, простите на худом слове, малосведущи в компьютерах и информатике. Мало уметь ими пользоваться, надо знать еще некоторые тонкости. Искать можно все, что
    угодно... но объясните вы мне, что именно искать? Я просто-напросто не знаю, какую формулировку применить. "Земля - как живое существо", казалось бы... Я попробовал. И ничего не нашел. Под этим определением в глобальной сети ничего нет. Я допускаю, что грандиозный массив информации может упасть нам в руки после первого же нажатия клавиши... но не раньше, чем мы отыщем его точное определение. Понимаете?
     - А ведь урезал он тебя, - сказал Сварог удовлетворенно. - Не правда ли, госпожа графиня, любительница скоропалительных решений?
     Крыть ей было нечем, но Мара по своей всегдашней привычке не собиралась сдаваться просто так. Пробормотала: - Вот что делают с юными книжными червями объятия смазливых служанок... А ведь неделю назад на коленки на мои боялся посмотреть... Сделала я тебя взрослым на свою голову...
     - Привыкайте, Элкон, - сказал Сварог, заметив, что парень все же чуточку запунцовел по старой памяти. - Привыкайте к этой непринужденной, творческой и веселой атмосфере, что царит на наших дружеских посиделках...
    Таков уж стиль нашей команды.
     - Я понимаю, - ответил Элкон, судя по тону, приготовивший хорошую острую шпильку. - Некоторая агрессивность госпожи гланфортессы вызвана, мне думается, тем, что здесь она оказалась, откровенно говоря, не у дел.
    Подходящего занятия для нее что-то не находится, разве что на коне живописно скакать, красуясь перед градскими обывателями...
     - А на мечах со мной не хочешь попробовать? - поинтересовалась Мара. - На деревянных, не бойся... Три схватки по семь минут, а? Синяков наставлю... А то возьмусь тебя очаровывать, чтобы терзался потом бесплодными мечтаниями... Думаешь, не умею? Я хотя и верная любовница, но, как любая женщина, чаровать посторонних мужиков умею...
     - Люблю я вас, - сказал Сварог растроганно. - Какой вы у меня дружный, спаянный, спевшийся отряд... Как вы все обожаете друг перед другом выпендриваться... С вами и жить веселее, право слово. Только что же вы, такие остроумные и язвительные, не можете помочь своему командиру и королю, когда у него возникла настоятельная надобность разобраться с очередной тайной? Что приуныли? Чует мое сердце, придется мне в очередной раз самому
    справляться. А у меня вон прошения нерассмотренными лежат, целых три штуки...
     Он придвинул к себе три свитка - два из них перевязаны простыми веревочками, завязанными узлом, третий обернут трехцветной тесьмой цветов какого-то клана, скрепленной сургучной печатью.
     Ну вот, на двенадцатый день его пребывания здесь наконец-то заработало устройство прямой связи с народом - в стену королевского замка была вделана бронзовая медвежья башка с разинутой пастью, куда невозбранно дозволялось
    опускать челобитные, жалобы и прошения. Башка была соединена наклонной трубой с ящиком, ключ от которого имелся только у его величества, - приспособление простейшее, но дававшее определенный шанс, что народные чаяния и просьбы минуют канцелярские лабиринты...
     - Итак... - сказал Сварог, распарывая кинжалом веревочки и шелковую тесьму. - Что же нам пишут... Некий глэв по имени Анегас вот уже одиннадцать лет обивает пороги Военной канцелярии с чертежами изобретенного им "секретного пороха", который срабатывает только в гланских мушкетах, а ежели попадет в руки к врагу, то ни за что не вспыхнет... Ох, чует мое сердце, что если за одиннадцать лет изобретением благородного глэва так и не заинтересовались военные, то не стоит оно выеденного яйца. Вообще, "чертежи пороха" - это звучит, наталкивает на мысль, что к изобретателю лекарей надо отправить... А вообще, нужно посмотреть. Для очистки совести. Так... Купец Дандоро нашел серебряную руду в Амелоенском урочище, о чем спешит сообщить... Понятия не имею, где у нас такое урочище, но это вам не "чертежи пороха" - дело полезное... И, наконец, прошение от некоего юного художника, который... ах, еще и оскорбление действием...
     У входа мелодично прозвенел гонг - кто-то с той стороны двери, хоть и обладал правом свободного доступа, все же не вломился, как деревенщина, а деликатно давал знать о себе. Не глядя, Сварог на ощупь отыскал под столешницей бронзовую завитушку и нажал, отчего за дверью звякнул колокольчик, давая позволение.
     Вошел глэрд Таварош, седой и подвижный, с неизменным кожаным мешком для бумаг под мышкой. Лицо у него было какое-то странное - выражение его точному определению не поддавалось.
     - Плохие новости? - спросил Сварог, на всякий случай сначала предположив худшее по свойственному ему оптимизму.
     - Как сказать, мой король... - Таварош пребывал в некоторой растерянности. - Только что пришли донесения с границы... Горротцы уходят из Корромира.
    - Что? - поразился Сварог. - Сами?
     - Да, мой король. Мало того, они очищают Заречье. Разведчики клянутся, что видели своими глазами, как они сворачивают лагеря, уходят колоннами, увозят пушки и обозы... В Корромире их, собственно, уже нет, горротский флаг спущен, крепость выглядит совершенно пустой, они даже не стали ничего разрушать напоследок или жечь... Глэрд Даглас приказал нашей коннице переправляться в Заречье и двигаться следом до границы, не ввязываясь в стычки...
     - И правильно, - сказал Сварог. - Ничего не пойму. Ну да, я написал Стахору письмо. Мягко укорял его за вторжение в мое королевство, вроде бы ничем не спровоцированное. И в достаточно дипломатических выражениях
    намекал, что могу принять ответные меры, которые его неприятно удивят... Не мог же он испугаться парочки туманных намеков? Не тот человек...
     - Да уж, с вашего позволения... - кивнул Таварош. - Стахору всегда была свойственна чрезмерная уверенность в себе...
     - Не поверю, что он испугался, - покачал головой Сварог. - Лоранцы в схожей ситуации нагло высаживали десанты на мои земли... где и до сих пор пребывают. У меня попросту не было сил, чтобы дать им сдачи надлежащим образом. И Стахор не мог не знать о том, что творится на побережье Трех Королевств... Почему же он сейчас покорно отступил после одного-единственного, обычного письма? Задумал что-то, а?
    - Наверняка. Но что именно, я не могу догадаться...
     - Вы не одиноки, глэрд, - сердито сказал Сварог. - Что ж, остается ждать дальнейшего развития событий, потому что мы все равно не додумаемся, в чем тут фокус... - Он задумчиво посмотрел на тартан Тавароша, синий в белую
    и черную клетку, и тут его осенило. Цвета те же самые, что на стягивавшей прошение тесьме. - Послушайте, глэрд... Не знаком ли вам некий молодой художник по имени Аркас, и не из вашего ли он клана? У меня тут лежит его
    прошение, в котором он жалуется на косность королевских сановников и их невежественное равнодушие...
     - Медведь-прародитель! - воскликнул Таварош и всплеснул руками, едва не выронив мешок. - Он и до вас добрался... Ну конечно, как я не подумал сначала... А впрочем, что можно поделать с "медвежьей пастью"...
     - В чем там дело? - спросил Сварог. - Очень эмоциональное письмо, знаете ли. Молодой человек жалуется, что нигде не может найти поддержки и управы на злобных критиканов...
     - Государь мой! - твердо сказал Таварош, справившись с минутным смятением. - Этот тип и в самом деле принадлежит к моему клану, о чем я горько сожалею... Смею вас заверить, я - человек достаточно широких взглядов и прекрасно понимаю, что искусство имеет право на существование, а то и на субсидии государства... Однако денег из казны я ему не дам! Казните меня, не дам!
     - Ну что вы, успокойтесь, - сказал Сварог. - Может, ему не так уж много и нужно? Как-никак собирается основать Академию высокого художества, как он пишет. Насколько я знаю, никакой Академии художества в Глане нет,
    быть может, стоит...
     - Государь! - отчеканил Таварош. - Если вы прикажете, я выдам из казны любые деньги на любые проекты... Только не посмотреть ли сначала вам самому на эти его художества? С тех пор, как он вернулся из Равены, я об этой Академии слышу по пять раз на дню - он племянник моей супруги, двери дома так просто не закроешь... Может быть, я слишком старомоден, но от этих художеств у меня порою ум за разум заходит!
    - Почему?
     - Потому что я этих художеств не понимаю, - признался Таварош. - Если в мире действительно что-то перевернулось и то, что он малюет, и в самом деле признается художеством, то нам, старикам, пора в гроб... Я вовсе не
    противник живописи, государь, у меня дома висят и семейные портреты, и пейзаж с ивами, и пейзаж с кораблем, и батальные полотна... Но Аркаса я бы за его мазню в каменоломни отправил! Дороги мостить! Чтобы не позорил
    уважаемое семейство! Я вполне серьезно, мой король!
     - Ну что же, - сказал Сварог. - Вообще-то, королям согласно правилам хорошего тона положено быть ценителями и покровителями искусств... Распорядитесь-ка доставить во дворец и вашего родственника, и картины. У меня все равно нет никаких серьезных дел, давайте-ка ненадолго посвятим себя искусству...
     ...Он вошел в высокий сводчатый зал в сопровождении Тавароша, Мары и сидевшего у нее на плече Караха (Элкон с контрабандно протащенным сюда компьютером заперся в своих покоях, дабы подключиться к системе восьмого департамента и своими глазами увидеть, что происходит в Заречье). Вдоль стены уже было расставлено десятка два полотен, и возле них в претенциозной позе - этакая смесь скромности и творческой гордости - стоял пухлощекий
    молодой человек примечательного облика. На нем, правда, был тартан геральдической расцветки - но его комически дополняли блуза из грубого полотна, в какой, Сварог помнил, ходили ронерские маляры, высокий колпак из белого шелка, расписанного яркими полосами и зигзагами. Вместо золотой дворянской цепи на шее красовалась серебряная, и на ней висел медальон с изображением мифологической птицы Сирин - символ Сословия свободных искусств и творческого вдохновения. Такие Сварог уже видел, но они всегда были довольно скромных размеров, а не с тарелку величиной.
     - Вот в таком виде он по столице и шляется, - шепотом наябедничал Таварош. - Не пойми что. Супруга глаза выплакала, знакомые злословят... Каменоломни и не таких перевоспитывали...
     - Ну, бросьте, - так же шепотом ответил Сварог. - Творческие люди - народ особый, стоящий выше глупых условностей, а потому...
     Он замолчал. Он увидел картины - и содрогнулся. За спиной громко фыркнула Мара. Подойдя поближе и присмотревшись гораздо внимательнее, Сварог громко произнес в пространство:
    - Это что, какая-то шутка?
     - Государь! - укоризненным, вальяжным тоном отозвался мастер кисти. - Я бы не осмелился шутить с высоким искусством...
     Сварог оторопело пялился на холсты. Разноцветные кляксы, широкие полосы, загогулины и зигзаги, лихие мазки шириной в ладонь, дикое сочетание колеров...
     - Позвольте, юноша! - поднял он бровь. - Не могу назвать себя тонким знатоком живописи, но должен же быть сюжет и смысл... Что касаемо этого, - он указал на одно из полотен, - такое впечатление, будто вы краску с завязанными глазами из ведерок выплескивали...
     - Государь! - вскричал пухлощекий в совершеннейшем восторге. - Я восхищен вами! С первого же взгляда вы безошибочно определили творческий метод, коим создавалось именно это полотно! - Он свысока глянул на
    остолбеневшего Тавароша. - Дядюшка, вам бы следовало поучиться у его величества, подлинного знатока искусства. Государь, я счастлив обрести в вашем лице...
     - Погодите, погодите, - оборвал Сварог. - У вас что, все... в таком вот стиле и направлении?
     - Государь! - с чувством сказал молодой человек. - Простите за похвальбу, но именно я могу считаться творцом этого направления! В основе всякого художественного произведения лежит взгляд творца на окружающий мир.
    Полотна, на которые вы благосклонно обратили ваше высокое внимание, как раз и являются отражением моего взгляда на мир, моего понимания мира. Я так вижу! И стремлюсь не следовать рабски устаревшим канонам, предписывающим тупо добиваться сходства, сюжета и смысла. Главная задача художника - отразить свое видение мира! Полтора года, государь! Полтора года я обиваю пороги тупых бюрократов и закосневших консерваторов, требуя совершенно ничтожных сумм на организацию Академии высокого художества, но ответом были лишь насмешки невежд... Смею думать, что теперь в вашем лице...
     Он разливался соловьем, тыча испачканным красками указательным пальцем в испачканные краской холсты. Сварог мрачно слушал, прикидывая, сколько же угроблено красок и холста, которым можно было найти и полезное применение, - рубашку сшить, вывеску намалевать. Таварош скривился, как от зубной боли. Сварог всерьез опасался, что он вот-вот шарахнет родственничка по голове своим тяжелым мешком с бумагами. По углам зала стояли, как статуи, телохранители с протазанами - им-то не полагалось показывать какие бы то ни было эмоции и чувства, что бы ни творилось вокруг. Даже Мара притихла, не в силах придумать с ходу убойную шуточку.
     "В дурдом его, что ли? - угрюмо подумал Сварог. - Интересно, а есть ли здесь дурдом? Как-то не успел выяснить, кто ж знал, что понадобится..."
     И тут его осенило. Он даже осклабился от удовольствия. И щелкнул пальцами, громко приказав:
    - Карандаш и бумагу! Живо!
     За спиной послышался тихий топоток, энергичное перешептывание дворцовых лакеев. Буквально через полминуты кто-то, возникнув за спиной Сварога, почтительно протянул ему большой лист белейшей бумаги и остро заточенный карандаш.
    Сварог отмахнулся:
     - Это не мне. Отдайте этому господину... Любезный мэтр, не будете ли вы столь любезны нарисовать мне лошадку? Обыкновенную лошадку?
     Пухлощекий художник уставился на него изумленно и тупо. Растерянно вертел в руках бумагу.
    - Король приказывает, - сказал Сварог с садистским наслаждением.
     - Король приказывает, ты слышал? - обрадованно поддержал глэрд Таварош, еще ничего не понявший, но заметно воодушевившийся.
     Художник коснулся бумаги остро заточенным грифелем, провел несколько линий. Уронил руки, понурил голову. Едва слышным шепотом сообщил: