Вторник, 19.03.2024, 13:42

Приветствую Вас Гость | RSS
ФЭНТЕЗИ
ГлавнаяРегистрацияВход
Меню сайта

МОИ КНИГИ

Русалки

Дракон

Призрак

Статистика
Rambler's Top100 Счетчик PR-CY.Rank

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0


-10-

Нахмурясь, Сварог вышел на балкон, все еще держа наготове Доран-ан-Тег на случай неожиданностей. Каменные перила были влажными, в чем он тут же убедился, прикоснувшись ладонью.
     И остолбенел у балюстрады.
     Потому что все наконец-то стало на свои места – как только он понял, что именно видит и чувствует.
     Не было никакого непроницаемого мрака. Просто-напросто за пределами балкона стояла ночь. Самая обыкновенная ночь, не особенно и пасмурная – часть небосвода, примерно с треть, затянута быстро передвигавшимися тучами, а все остальное усыпано звездами, крупными и помельче, яркими и не особенно.
     Пейзаж тоже был знаком, почти не отличался от того, к которому Сварог успел привыкнуть, почти то же самое он видел с балкона, когда работал ночами и выходил проветриться. Вот только склон оказался совершенно лишен кустарника и земли тоже, бугрился диким камнем, уходя вниз почти так же полого. А там, внизу, уже не было речушки-притока, но вдали, там, где ему и положено, широкой полосой, чуть светлее окружающей необозримой равнины, тянулся могучий Ител, и звезды отражались в воде.
     А вот это уже мало походило на звезды – россыпь огней слева, у самого горизонта. И это…
     Сварог невольно отшатнулся. Но тут же, справившись с собой, перегнулся через мокрые перила, чувствуя брюхом их промозглый ночной холод, всмотрелся.
     Далеко внизу, на равнине, примерно в лиге от балкона, довольно быстро двигались проворные, небольшие огоньки – большей частью слева направо, но попадались и такие, что проносились справа налево. Те, что двигались слева направо, мчались строго по прямой, в конце концов пропадая с глаз – слева, как и на соседнем балконе, была ограничивавшая обзор глухая высокая стена. Те, что двигались справа налево, один за другим сворачивали по плавной дуге, удаляясь в направлении россыпи огней у горизонта – разной величины и разноцветных, белых, синих, алых… И, плохо различимые на таком расстоянии, вспыхивали, мелькали, гасли какие-то огненные вензеля, зигзаги, фигуры…
     У Сварога даже голова закружилась – он понял, что именно видит. Очень уж давно он не видел такого, но ошибки быть никак не могло…
     Эта россыпь огней у горизонта могла быть исключительно городом – большим, ярко освещенным электрическим светом, с ярким мельтешением реклам, вывесок, миганием светофоров. А несущиеся по равнине огоньки – всего-навсего автомобили, ехавшие куда-то с включенными по ночному времени фарами…
     Какое-то время его форменным образом трясло, пока он не справился с собой. Стоял и смотрел, вцепившись в мокрые угловатые перила, давным-давно отставив топор.
     То, что он видел, было не здесь. Местность особенно не отличалась от привычного вида из кабинета – но на Таларе тысячу лет не существовало ни освещенных электричеством городов, ни автомобилей, в таком множестве и с такой скоростью несшихся по широкой автостраде, даже отсюда видно, как блестит то ли мокрый асфальт, то ли схожее дорожное покрытие…
     Кажется, он вскрикнул, потому что рядом вдруг обнаружились министр полиции и оба ратагайца.
     – Государь?
     – Все в порядке, Интагар, – сказал Сварог, чувствуя, как кривится лицо в гримасе. – Со мной – ничего страшного. Смотрите, смотрите, может, кто-нибудь, особенно умный и проницательный, объяснит своему королю, что это такое. Потому что сам король совершенно сбит с панталыку…
     Они стояли у перил, оторопело таращась вниз, и никто не порывался дать королю пояснения, только один из ратагайцев мрачно бубнил, что дело тут нечисто, и без зловредного колдовства явно не обошлось. Не следовало судить его слишком строго – сын вольных степей городов не видел вообще, пока не попал в Латерану на королевскую службу. И уж тем более не мог опознать в открывшемся ему зрелище запитые электрическим светом улицы и автомобили на шоссе.
     Хорошие автомобили, оценил Сварог. Даже на таком расстоянии можно определить, какие они проворные, быстрые. Ничего похожего на передовые достижения снольдерской технической мысли – своих автомобилей на Таларе наберется лишь около сотни, и до такого совершенства им безусловно далеко…
     – Ждите здесь, – распорядился Сварог.
     Он прямо-таки выбежал в кабинет, кинулся на балкон. Как и следовало ожидать, там за время его отсутствия ничегошеньки не изменилось – белый день, привычный пейзаж, ветерок ворошит верхушки колючих кустов, небо безоблачное, никакой автострады, никакого города на горизонте…
     И на другом балконе, когда он туда вернулся опять-таки бегом, ничего не изменилось. Все так же сиял огнями далекий город, все так же проносились по шоссе автомобили – разве что их стало определенно поменьше. Да и на горизонте поубавилось огней – похоже, там – где, черт побери?! – наступала глубокая ночь, и жизнь помаленьку затихала до утра…
     – Что скажете? – осведомился Сварог с интересом.
     – Ваше величество! – воскликнул Интагар. – Нужно немедленно собрать всех, кто принимал в этом участие, и…
     Вот это рефлекс, подумал Сварог с угрюмым восхищением. Вот это профессионализм. В первую очередь думает не о потрясающем феномене, а о вещах более приземленных…
     И тут ему пришло в голову, что министр полиции совершенно прав.
     – Идет, Интагар, – сказал он, не колеблясь. – И распорядитесь, чтобы собрали всех – лейб-кастеляна, прочих олухов, мастеров и подмастерьев… Только, я вас умоляю, никакой крови. Уяснили? Просто соберите их всех в каком-нибудь уединенном помещении, возьмите под стражу… абсолютно всех, ясно? Кроме, разумеется, вот этих ребят, – он кивнул на безмолвных ратагайцев, один из коих все еще мрачно бормотал что-то о происках нечистой силы. – Живо!
     Министр полиции выбежал с такой прытью, как никогда прежде не бегал. Сварог попытался разобраться в собственных мыслях и ощущениях, но очень быстро оставил это занятие – в голове бурлил совершеннейший хаос. Кусочек Древней Дороги вроде обнаруженного Леверлином не так давно? Какая-то из Соседних Страниц? Что-то иное, прежде совершенно неведомое? Как бы там ни было, это существовало и пятьсот лет назад – не случайно дверь опечатали грозной печатью, обозначили высшей степенью секретности, а потом – надо полагать, когда ушли из жизни немногие посвященные – об этой комнате забыли начисто, никто и не подозревал, что она тут есть… Что тут произошло полтысячи лет назад? Кто бы знал… Одно несомненно: не они первые торчали на этом балконе, не они первые видели иной мир…
     Вообще-то существовал самый простой способ со всем этим хоть чуточку разобраться… Достаточно было перелезть через балюстраду, спуститься по другому откосу… Это никакая не иллюзия, не морок – слишком реальны порывы сырой свежести, да и дождь, замочивший каменный балкон, был не иллюзией, он свободно проникал сюда из другого мира…
     Искушение было велико, но Сварог его в конце концов поборол титаническим усилием воли. Он был уже не тем, каким попал сюда – в некоторых смыслах словно бы повзрослел еще более, набрался зрелой рассудочности, и любопытство само по себе ему уже стало мало свойственно. Разберемся потихонечку, не спеша, посоветуемся с друзьями…
     – Пошли, – сказал он, и ратагайцы двинулись следом, как тени.
     Сварог закрыл балконную дверь, выходящую в неведомый мир, а, вернувшись в кабинет, поднял снесенную с петель дверь и кое-как установил на прежнее место, закрыв проем. Не было смысла лишний раз напоминать степнякам, что они обязаны держать язык за зубами! Только оскорбишь смертельно, они и так не пикнут… Он только сказал негромко:
     – С этой минуты в кабинет не должна входить ни одна живая душа. Только те, кого я сам сюда приведу. Понятно?
     Ратагайцы кивнули, а тот, что был постарше и числился предводителем дюжины, деловито спросил:
     – А энтого, полицейского хмыря… зарезать прикажете?
     – Э, нет, – сказал Сварог. – Я без него, как без рук. Но и его сюда допускать только со мной. Иначе…
     Колокольчик у входа не просто звякнул – затрясся, отчаянно бряцая. Сварог, жестом приказав табунщикам прибрать в одну кучу разбросанные как попало куски дубовых панелей, вышел в приемную.
     Четверо остававшихся там ратагайцев загораживали дверь в кабинет, многозначительно поигрывая нагайками – а перед ними торчал адмирал Амонд со злым и напряженным лицом – в полной форме, в той самой своей счастливой лангиле, с тщательно заштопанной дырочкой от давней картечины. Он кипел от ярости, как перегретый чайник, но был достаточно благоразумен, чтобы не пытаться нахрапом прорваться в кабинет. Имел кое-какое представление о табунщиках из Пушты, а также о правах часового.
     – Простите, адмирал, но я велел никого не пускать, – сказал Сварог. – Были срочные дела…
     Суровый старик рявкнул, нимало не оттаяв лицом:
     – Простите, ваше величество, но нужно начихать на все срочные дела… Беда!
     – Что такое? – спросил Сварог тихо. Амонд, странно гримасничая лицом, сказал громко:
     – Ваше величество, этого не могло случиться… этого никак не могло случиться, но крепость Батшева захвачена горротцами… У меня там, внизу, сидит единственный человек из гарнизона, которому удалось оттуда вырваться. Вам следует немедленно с ним…
     Сварог прервал его жестом. Подошел к стене, где из позолоченной пластины торчали целых пять фигурных, позолоченных же рукоятей, резко дернул вниз ту, что была украшена гравировкой в виде скрещенных мечей.
     В коридоре почти сразу же загрохотали сапоги, влетел один из флигель-адъютантов, молодой лейтенант Арбалетчиков, в черном мундире с алыми жгутами, вытянулся, словно оловянный солдатик, поедая короля преданным взором.
     Сварог спокойно сказал:
     – Боевая тревога. Всех, кто числится в первом списке, собрать в Доспешный зал. Пойдемте, адмирал…
    

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СО СТОРОНЫ СОЛНЦА

     Сварог впервые в жизни стоял на капитанском мостике боевого корабля, морского фрегата, именовавшегося «Морской конь». Однажды он командовал речным колесным пароходиком с пышным названием «Принцесса». Но та скорлупка не шла ни в какое сравнение с шестидесятипушечным фрегатом. Признаться по совести, тогда командовала «Принцессой» понаторевшая в морском разбое Тетка Чари, а Сварог лишь осуществлял, казенно выражаясь, общее руководство.
     Разумеется, он и сейчас не командовал – не был настолько самонадеян, чтобы браться за дело, в котором ничего не смыслил. Даже наверху ему не могли бы вложить в голову такое умение, которое дается самой жизнью и немалым опытом. Могли лишь затолкать в мозги кучу знаний по морскому делу, а это совсем другое, все равно потом пришлось бы набираться практики…
     Он всего лишь держал на «Морском коне» свой королевский (хелльстадский, если точнее) штандарт, как и подобает порядочному монарху, отправившемуся на честную войну под своим флагом и настоящим именем. Командовал эскадрой адмирал Амонд, что Сварога полностью устраивало – это было все равно что иметь в своем распоряжении Федор Федорыча Ушакова или Нельсона. И эскадра была внушительная – восемь больших кораблей, каждый из них не уступал «Морскому коню», одиннадцать поменьше (но пушек на самом маленьком бриге все равно не менее дюжины) и четыре огромных транспорта с двумя тысячами морских пехотинцев. Практически все вымпелы, что стояли в Джетарамском порту.
     Озирая с мостика все это великолепие, в строгом порядке идущее на всех парусах, поглядывая порой на решительное, словно из камня высеченное, лицо старого адмирала, Сварог, говоря откровенно, чувствовал себя мальчишкой, идущим мимо компании дворовых сорванцов рядом со своим верзилой-родителем. Верилось, что все пройдет гладко. По крайней мере, его в этом заверяли и адмирал, и коллеги Амонда – высокопарно выражаясь, овеянные пороховым дымом бесчисленных морских баталий, насквозь просоленные волки.
     Поначалу он – не стыдясь себе в этом признаться – чувствовал себя в море неуверенно, как случилось бы с любым, опытным в сражениях исключительно на суше. Под ногами была непривычная твердь земная, а незнакомо пахнущие доски – и добрых двести уардов воды, если считать вертикально вниз. Вокруг болталось, самым причудливым образом сплетаясь и перекрещиваясь, превеликое множество веревок (которые нельзя было назвать веревками, поскольку они, изволите ли видеть, «снасти», и каждая имеет свое заковыристое название). Почти все из того, что делали матросы, было непонятно. Ничего похожего на малютку «Принцессу» с ее паровой машиной или незабвенный крохотный парусник «Гордость Адари», с которым Сварог в свое время легко управился в компании всего парочки столь же неопытных спутников.
     Однако постепенно он освоился и успокоился. Адмирал Амонд управлял всем этим сложным хозяйством столь же привычно и даже чуточку небрежно, как Сварог – своими королевствами. Его непонятные сухопутному человеку приказания, выкрикнутые в огромный жестяной рупор (именовавшийся, вот смех, «микрофоном», исполнялись моментально – а иные передавались сигнальными флагами на другие суда эскадры. И эскадра, как Сварог убедился, двигалась к острову вполне целеустремленно, красиво, соблюдая строй. Так что на душе стало чуточку полегче.
     И все же, все же… Крепость пока что оставалась в руках противника. И потеря выглядела, как Сварогу объяснили морские люди, весьма тяжелой утратой…
     Все дело в географии. Достаточно изучить карту. Примерно половина побережья в заливе Мар-дин занята непроходимыми Фагерстарскими болотами, а вторая половина принадлежит Горроту. Единственный выход Ронеро к морю здесь – полоска суши шириной менее чем в пятнадцать лиг. А единственный порт – Джетарам. Крепость Батшева на маленьком островке как раз и прикрывала Джетарам самым надежнейшим образом от любого вторжения с моря. В старые времена, когда ее не существовало, на Джетарам оба соседа, и справа, и слева, нападали в среднем по десять раз в столетие. Но с тех пор, как Конгер двадцать один год назад воздвиг на острове крепость (ценой тысяч пяти сгинувших на стройке века каторжников и вольных мастеров, нечеловеческого напряжения сил и неисчислимых затрат) всякая угроза Джетараму отошла в область фантазий. Крепость занимала почти весь островок и имела форму полумесяца, обращенного выпуклой стороной в море. Две сотни пушек держали под обстрелом примерно триста градусов из трехсот шестидесяти. На оставшемся пространстве располагались пристань и склады, но подобраться с этой стороны никакой супостат не смог бы, потому что не простреливаемый пушками участок моря был надежно защищен многими ярдами якорных мин, где не пробилась бы и одинокая шлюпка. Здесь неплохо умели делать подобные мины – хитроумные механические и химические запалы – при попытке перерезать трос мина взорвется, при попытке извлечь ее из воды мина взорвется; поставив единожды, ее уже невозможно снять или отбуксировать на другое место, но это, собственно, и ни к чему, если стремишься навсегда сохранить за собой укрепления, подобные крепости Батшева…
     И все же горротцы ее взяли. Совершенно необъяснимым для большинства знатоков морского и вообще военного дела способом – но Сварог и горсточка посвященных в иные секреты людей прекрасно понимали, в чем тут дело…
     Он снова и снова вспоминал потерявшего себя, едва удерживавшегося на узенькой грани меж безумием и здравым рассудком, совсем еще молодого флаг-лейтенанта, единственного уцелевшего после той ночи…
     Флаг-лейтенант, очень похоже, никогда больше не сможет стать исправным офицером – Сварог в таких вещах разбирался не хуже здешних поседевших в баталиях генералов и адмиралов. Бедняге уже не оправиться, хотя, кто знает, случаются же на этом свете чудеса, самые невероятные…
     Флаг-лейтенант, командир пусть и крохотной, но отдельной боевой единицы (посыльного четырехпушечного куттера), остался в живых исключительно благодаря умышленному нарушению строгих флотских регламентов. На казенном ялике он с вечера вышел в море поудить рыбку – ночью, и только ночью к поверхности воды поднимались фелюзы, считающиеся у знатоков «королевской добычей». Водятся они не более чем в пяти-шести местах возле харумских побережий, днем рыщут на глубине, а наверх выходят только при звездном свете. Мясо у них вкуснейшее, кроме того, эта не особенно большая, с карася, зато красивейшая рыбка издавна окружена кучей суеверий – и мясо ее-де несказанно увеличивает мужскую силу, и засушенный спинной плавник, если носить при себе, оберегает от стыдных любовных хворей и карманных воров, и касаемо кожи есть какие-то сказочки…
     Как узнал Сварог из сбивчивых откровений лейтенанта, не он первый учинил подобное нарушение регламентов. По его словам, еще задолго до того, как он стал нести там службу, многие втихомолку выходили на ночную рыбалку – одно из тех мелких нарушений, что сыщутся в каждом гарнизоне, и превратились уже не в нарушение даже, а в потаенную традицию… Поскольку комендант смотрел сквозь пальцы на подобные вылазки, беспощадно преследуя все прочие отклонения от военно-морского устава (говорили, он и сам не без греха по части ловли фелюзов).
     В общем, флаг-лейтенант в одну безоблачную ночь, договорившись с добрым знакомым, заступившим в караул на пирсе (и пообещав при удаче парочку фелюзов), вышел на ялике в море. Фарватер он знал прекрасно, мог пройти по нему с завязанными глазами, так что не боялся угодить на мины. Отплыв от крепости примерно на половину морской лиги (каковая, как известно, вдвое длиннее сухопутной), он забросил удочки и всецело предался увлекательнейшему занятию.
     Он так и не вспомнил точного времени, когда это произошло. Часы у него с собой были, но флаг-лейтенант давненько на них не смотрел, а потом было не до того… Главное, он услышал вдруг странные звуки, нечто среднее меж тихим механическим рокотом и шелестящим свистом.
     И появились огни. Их было неисчислимое множество, они возникали над морской поверхностью где-то меж яликом и крепостью и, описывая крутые дуги, взметаясь на огромную высоту, падали на башни и стены ужасающим ливнем. Сотни огней, хрипел флаг-лейтенант, трясясь крупной дрожью, уставясь на Сварога затравленными, полубезумными глазами, многие сотни огней…
     Больше всего это походило на ракетный обстрел. Как всякий опытный служака, флаг-лейтенант был прекрасно знаком с действием боевых ракет, в крепости располагалось дюжины две батарей. Но в том-то и непонятность, что эти огни выглядели очень уж маленькими, совсем крохотными, хотя взлетали не на столь уж большом расстоянии от ялика…
     Сколько это продолжалось, молодой моряк не мог сказать. Ему показалось тогда – невероятно долго. Он ничего не понимал, и сидел в лодочке, оцепенев, как статуя. Когда этот загадочный ливень наконец прекратился, лейтенант понемногу пришел в себя, поднял парус и направился к крепости.
     Первым, кого он увидел на пирсе, был его знакомый, начальник караула. Он лежал на камнях с посиневшим, искаженным лицом, мертвее мертвого, жутко скалясь, и поблизости валялись несколько его подчиненных, в том же виде.
     Флаг-лейтенант кинулся в крепость. На палубах кораблей, мимо которых он пробегал, лежали мертвецы. В воротах лежали мертвецы – караульные, все до единого. И во внутреннем дворе. И в кордегардии. И в доме коменданта. И в казарме. «Везде, везде, везде…» – как заведенный, твердил флаг-лейтенант, подпрыгивая на стуле, переплетая пальцы, содрогаясь от дрожи, пока Амонд не влепил ему парочку хлестких затрещин…
     Он понимал, что не спит. Но действительность была хуже самого кошмарного сна – везде, куда бы он ни кидался, лежали мертвецы с синими лицами и жутким оскалом…
     И флаг-лейтенант побежал назад, на пирс. Трясущимися руками отвязал ялик, больше всего боясь, что не успеет, сойдет с ума прямо здесь – но как-то обошлось, он поднял парус и вывел лодочку в море. Какая-то частичка взбудораженного сознания, ведавшая профессиональными рефлексами, работала исправно, и он повел утлое суденышко по безопасному фарватеру, меж рядами мин, держа курс на Джетарам, до которого было примерно пять с половиной морских лиг.
     Он не помнил, на каком отрезке пути раздался взрыв, далеко ли отплыл от крепости, насколько приблизился к Джетараму. Но упорствовал в одном: это была не якорная мина, никакой ошибки. Налети он на мину, его разметало бы в мелкие ошметки, ведь всякая мина несет заряд взрывчатки, достаточный для того, чтобы проломить днище фрегата. А этот взрыв был какой-то маленький. Вот именно, маленький . Корма ялика вдруг разлетелась, его посекло щепками, но не особенно оглушило – и он сумел вернуться от завалившейся прямо на него мачты, прыгнул в воду, сориентировался по звездам и, размашисто загребая, поплыл в сторону Джетарама, потому что ничего другого не оставалось делать, разве что идти утюгом на дно, а он, ведомый могучим инстинктом, хотел жить, жить, доплыть…
     И ведь доплыл, упрямец. Правда, сам уже совершенно не помнил, как. На рассвете объезжавший окрестности конный патруль береговой стражи увидел беспамятного человека, нижней половиной тела лежавшего в воде. К нему тут же подскакали, увидели, что он жив, увидели морской мундир (флаг-лейтенант сбросил только сапоги, а насчет мундира, видимо, не сообразил, пребывая уже в затемнении ума), подняли на круп лошади, помчали на ближайший пост…
     Там найденного быстро привели в чувство с помощью пары насильно влитых стаканов рома. Прислушавшись к горячечному бормотанию моряка, облеченный некоторыми полномочиями начальник сначала не поверил, но после краткого совета с сослуживцами и ведавшими безопасностью людьми решил все же для очистки совести послать к крепости самолет. К тому времени кое-какие военные реформы Сварога уже семимильными шагами продвигались по подвластным ему землям – и во исполнение одной из идей в Джетараме обосновалась эскадрилья истребителей со снольдерскими экипажами.
     Самолет вернулся очень быстро, с полудюжиной пробоин от мушкетных пуль на крыльях. Летчик доложил, что в крепости он, разумеется, не садился (даже оставайся она в дружеских руках, там не нашлось бы места), он сделал весьма неутешительные наблюдения: над главной башней Батшевы развевается огромный горротский флаг, который из-за его уникальности трудно спутать с каким бы то ни было другим – и уж тем более ронерским, еще вчера реявшим над крепостью. И корабли, стоявшие в гавани борт о борт, тоже все, как один, имеют на корме «кляксу».
     Больше он ничего не рассмотрел – попытался снизиться, но по нему открыли ожесточенную мушкетную пальбу, пустили даже на удачу полдюжины ракет с одной из башен, пробили плоскости, угодили в фюзеляж, но бензобак, к счастью, не задели, и летчик без особого труда дотянул до Джетарама…
     Высокий чин из Джетарама, в глубине души не вполне доверявший снольдерцу, который совсем недавно перестал быть главным «вероятным противником», послал к крепости быстроходный люгер, справедливо рассудив, что он сможет достаточно близко подойти к крепости со стороны гавани, где пушек нет ни единой. Командир этого люгера, отметим в скобках, уже сидел в печенках у адмирала из-за своих пьяных безобразий и неисчислимых нарушений устава – так что его не было бы особенно уж жалко, ежели что…
     Рекомого флаг-лейтенанта (которому по возрасту полагалось бы быть самое малое гран-капитаном, не препятствуй тому помянутые слабости) извлекли из портового кабачка, вразумили ведром морской воды и объяснили задачу. Он отдал честь и велел своему экипажу, таким же сорвиголовам, ставить паруса.
     Люгер вернулся благополучно. Флаг-лейтенант воякой был лихим и опытным, он тщательно все продумал, дождался, когда солнце достигнет того места на небосклоне, откуда будет светить стоящим на пирсе крепости прямо в лицо, а ему, соответственно, в спину – и подошел к крепости почти вплотную, кабельтов на двести.
     Оказалось, летчик изложил все точнехонько так, как оно и обстояло. Над крепостью развевалась «клякса», в порту стояли не менее полудюжины фрегатов и корветов под горротским флагом, с кораблей в ударном порядке выгружали солдат и легкие колесные пушки. Флаг-лейтенант, не колеблясь, отдал приказ шарахнуть по пирсу из носового орудия, скосив картечью пару дюжин неприятелей, после чего повернул кораблик в Джетарам, провожаемый беспорядочной мушкетной пальбой и несколькими пущенными вслед ракетами.
     И тогда в Джетараме в полной мере осознали, что произошло. Заработал оптический телеграф, лихорадочно, словно припадочный, дергая суставчатыми перекладинами, и печальная новость, передаваемая от одной вышки к другой, понеслась в Латерану со скоростью не менее двухсот лиг в час…
Сварог, естественно, не раздумывал – бегло расспросив доставленного самолетом везучего офицера, он прихватил Амонда, сам сел за рычаги бомбардировщика, и менее чем через сутки оказался в Джетараме. К полудню все имевшиеся в наличии корабли выступили в поход…
Пока он летел, хватило времени обдумать происшедшее. Объяснение подворачивалось одно-единственное, другого просто не имелось. Подводные лодки. Приходилось поверить, что Стахор каким-то образом договорился с лилипутами из Токеранга – и их субмарины ночью забросали крепость ракетами с каким-то отравляющим газом. Газ этот, судя по тому, что флаг-лейтенант, высадившийся на берег через весьма короткое время после обстрела, остался цел и невредим, был из категории недолговечных. Нечто подобное существовало и на покинутой Сварогом Земле – отрава, сделав свое черное дело, где-нибудь через полчаса разлагается на совершенно безопасные компоненты, не способные угробить и мышь. Так что живая сила противника может очень быстро занять обработанные территории, не опасаясь за свое здоровье…
Никаких сомнений, именно так и произошло. Гарнизон крепости уморили неизвестным газом, а потом горротские корабли преспокойно подошли к пирсу, обойдя минные поля по тому самому широкому фарватеру, которым пользовались идущие в Джетарам мирные суда. Будь гарнизон жив и здоров, стой он у пушек, эскадру вторжения моментально накрыли бы огнем, но ни единой живой души в Батшеве уже не нашлось…
Амонд действовал без малейшего промедления – как он объяснил Сварогу, сейчас каждый час был на счету. Шансы на удачу велики, и весьма. Весь фокус в том, что ведущий из Джетарама в крепость фарватер, несомненно, еще не перекрыт горротскими минами – агрессоры обязаны держать его чистым, чтобы перебросить в Батшеву как можно больше людей. А пушки крепости в данном случае бессильны – там попросту нет укреплений, обращенных бойницами в сторону Джетарама. Конгер в свое время запретил их строить, сказав, что в этом нет нужды, Батшева и Джетарам обязаны навсегда оставаться единым целым…
Так что план адмирала был прост – ворваться в порт, взять на абордаж стоящие там горротские корабли, высадить морскую пехоту и отбить крепость, хоть тресни. Всем было так и объявлено – что дороги назад нет, крепость должна вернуться к хозяевам, и точка. Морские пехотинцы и экипажи кораблей либо вернутся в Джетарам победителями, либо не вернутся вообще – о чем персонально позаботится сам адмирал. Зная его, никто не сомневался, что Амонд не шутит, и обратной дороги нет…
Оттого, что план этот был незатейлив, он вовсе не выглядел авантюрой. Другое дело, что потери должны быть огромны, но есть на войне ситуации, когда с потерями не считаются нисколечко…
Крепость уже показалась впереди, словно поднявшись с морского дна – высокие серые стены из огромных блоков, обширный причал, у которого стоят уже не менее дюжины кораблей под ненавистными флагами, деловитая суета на пирсе. До берега было чуть поменьше морской лиги, но Сварог, как ни прижимал к глазу сильную подзорную трубу, не рассмотрел ничего, похожего на приготовления к отражению атаки, хотя там, несмотря на светившее в глаза солнце, должны были все же заметить идущую на всех парусах эскадру. Есть ведь специальные подзорные трубы с затемненными стеклами, коими вооружают вахтенных специально для таких случаев…
– Адмирал, – сказал он, – мне, новичку, показалось, или они в самом деле держатся как-то неправильно ?
– Вот то-то и оно, – отозвался адмирал, не отнимая трубы от глаза. – Ни малейших признаков… Странно. Простите, государь, некогда, работать пора…
Он привычно заткнул трубу за широкий золотой пояс, поднял ко рту микрофон и заорал команды. Матросы на реях проворно убирали добрую половину парусов, «Морской конь» замедлял ход, пропуская вперед два фрегата и транспорты с морскими пехотинцами.
     Сварог опустил трубу, покосился на покрытый вишневым лаком виолон, надежно закрепленный на перилах мостика в специальном ящике, обитом простеганной ватой. Это была еще одна старинная морская традиция – капитан идущего ко дну корабля обязан не просто оставаться до последнего на мостике, как то принято и на Земле, – он еще должен с превеликим хладнокровием играть на виолоне, исполняя громогласно свои любимые песни – печальные или бравые, смотря на чей вкус, по собственному усмотрению. Отсюда и пожелание товарищу: «Чтобы тебе никогда на виолоне не сыграть». Отсюда и бодрый тост: «Чтобы все наши враги побыстрее забренчали на виолонах!» Одним словом, считается, что моряк в своей жизни играет на виолоне лишь единожды – а впрочем, все зависит от везения, капитан идущего ко дну корабля вовсе не обязательно должен погибнуть, иные не раз выигрывали… Главное, строго соблюсти традицию.
Фрегат прошел слева на всех парусах, за ним другой, следом почти столь же проворно шли транспорты, на палубах которых толпились бритые наголо, вооруженные до зубов морпехи совершенно неинтеллигентного вида – прошедший огни и воды тертый народ, в большинстве своем взятый с каторги, а то и прямо из-под виселицы, и отступать им сплошь и рядом не полагалось вообще, хотя бы рушилось небо и планета рассыпалась на куски. Штрафбаты из прошлого Сварога по сравнению с этими субъектами были белыми пушистенькими зайками…
Глядя на эти морды, на ярко-алые мундиры – чтобы меньше была заметна кровь – Сварог почувствовал некоторый подъем духа. Как бы там ни было, оказавшимся в крепости горротцам гарантированы самые неприятные переживания: морская пехота пленных не берет, даже слова такого не знает. Не будь это его собственная крепость, которую следовало отвоевать с наименьшими утратами для материальной части, он обязательно бы стянул сюда и весь наличный воздушный флот, показал Стахору, что такое «ковровые бомбежки». Выражаясь просторечно, у Сварога уже зла не хватало. Случившееся было даже похуже летающих по небу каменных глыб. Стахор в своей наглости перешел все мыслимые пределы, дальше идти некуда. Вот только к имперскому суду его не притянешь – отопрется, как и в случае с летающими скалами. Будет уверять с честными глазами, что произошло, надо полагать, невероятное совпадение – его адмиралы-де, случайно проплывая поблизости, вдруг увидели, что в крепости Батшева нет ни единой живой души. После чего и заняли бесхозную фортецию по «праву нашедшего». Вот именно, совпадение, а если у кого-то есть улики, позволяющие говорить, что это сами горротцы запускали из-под воды какие-то загадочные ракеты, пусть незамедлительно таковые улики предъявят, любопытно будет посмотреть…
Примерно так и обстояло в прошлый раз. В ответ на запрос Канцелярии земных дел король Стахор прислал туда обширнейшее послание. Со своим обычным тонким юмором – надо отдать ему должное, остроумен и пером владеет блестяще – писал, что он и сам поражен сверх всякой меры приключившимся в его владениях неизвестным природным феноменом, выразившимся в летании камней по небу, с последующим их падением на поле, где по случайному совпадению как раз оказались полки его доброго соседа, короля Сварога. Стахор выражал неподдельную радость по поводу того, что его венценосный собрат остался цел и невредим, и заклинал имперскую администрацию приложить все силы к познанию сути означенного феномена с тем, чтобы не допускать появления подобных феноменов впредь…
В Канцелярии земных дел послание это зарегистрировали соответствующим образом, по всем правилам делопроизводства – чем, собственно, дело и завершилось, потому что не было ни малейших улик. Так что Сварог, узнав о захвате Батшевы, даже не попытался строчить жалобы в имперскую канцелярию. Не оттого, что полагал подобное занятие унизительным для короля, отнюдь нет, просто хорошо понимал, что улик и в этот раз не найдется (что, кстати, очень быстро подтвердил Элкон, пославший официальный запрос по линии девятого стола). А значит, лучше промолчать, чтобы не ставить себя в дурацкое положение и не оказаться снова мишенью для тонкого сарказма Стахора, чтоб его черти побрали.
Ну, чертей трудно будет организовать, подумал Сварог, а вот иных обитателей Хелльстада мобилизовать гораздо проще. Коли уж война потеряла всякий привкус рыцарства, в средствах, со своей стороны, не стоит стесняться. С помощью вентордеранского компьютера перебросить на территорию Горрота полдюжины глорхов, полсотни «ночных попрыгунчиков», десятка два змееногов – а что до купаров (тех разумных полукрыс-полукротов, сражавшихся с гномом), то их можно отправить к Стахору в полном составе, сколько их ни есть – все равно они Сварогу никогда не нравились, тупые, в общем, создания, неинтересные, наглые и непочтительные. Хелльстад и без них преспокойно проживет, а вот в Горроте эти проглоты, коих насчитывается не менее двух тысяч, быстренько нанесут садам, полям и огородам такой урон, что мало не покажется. Решено. Как только выдастся свободная минутка… А потом, в свою очередь, можно будет с детской наивностью в глазах уверять, что он представления не имеет, каким это образом иные его хелльстадские подданные вдруг оказались в Горроте и учинили там неописуемые безобразия. И вообще он, Сварог, над ними не властен – эти чудища, неведомо как порожденные в свое время Штормом, не только его, своего короля, в грош не ставят – они никакой власти не признают, не имея по своей дикой сущности понятия о том, что существует на свете такая вещь, как власть. Словом, во всем виноват Шторм, к нему и претензии. И наконец, докажите, что это жители Хельстада, а не случайно просочившиеся в наш мир обитатели Соседней Страницы или Заводи…
& Он невольно улыбнулся, сложив в уме парочку витиевато-издевательских фраз из своего будущего послания…







Форма входа

Поиск

Расскажи о сайте
Понравился сайт - разместите ссылку на страницу нашего сайта в социальных сетях или блогах

 

Орки

Эльфийка

Дракон

Календарь
«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031



.
Copyright MyCorp © 2024